Важнейшим из искусств для нас является окклюменция
1. Может, кто-нибудь ещё помнит, что я жду на Драббл-фесте исполнения своей заявки про убийство Турином Моргота, и что для Турина это может быть "последним ударом проклятия"? Да, всё ещё жду, хотя сама уже написала. Но ведь могут быть и другие обстоятельства преступления! крэковый слэш, например. Главное, найти причину, по которой Турину расхотелось убивать Моргота.
читать дальше
Название: Ooops! I did it again
Размер: драббл (600 слов)
Персонажи: Турин, избранные Валар и Майяр.
Жанр: песня одного козла для второго хора
Краткое содержание: Турин занимается исполнением пророчества. Ему, как всегда, фатально не везёт.
Примечания: проклятие на персонаже, местами - неуважение к Валар, мат, безэстельность и дым из всех отверстий. Англахель - имя меча. Намо цитирует "Dangweth Pengolodh" Толкина (www.kulichki.com/tolkien/cabinet/people/dangwet...)
В этой своей второй жизни он больше не сопротивлялся судьбе. Не сопротивлялся тем, кто пришел за ним. Отдал меч - осторожно положил на пол перед собой. И когда его руки привязали резиновыми жгутами к железной раме кровати там, куда его привезли, подавил мимолётное желание проверить путы на прочность.
Он не знал, сколько времени провёл, сплетая руны из трещинок на потолке. Успели сложиться слова "месть" и "судьба", когда начался вечерний обход: в палату вошли несколько человек; один из них, самый дряхлый и выбеленный временем, посмотрел на Турина.
Миг узнавания: такой же краткий, как тот, первый. Тогда, завершив свою первую жизнь и глянув в глаза Намо Мандоса, он узнал, что его судьба не принадлежит Морготу - никогда не принадлежала.
В следующий раз двери палаты открылись уже ночью. Те, кто вошли, тоже были древними стариками, но в одном из них угадывалась былая сила, а у другого сохранилась быстрота птичьего взгляда. Они развязали Турину руки и дали одежду, и окончательно перестали быть конвоирами, одновременно с ним направившись к выходу из комнаты – трое соратников шагали по освещенному тускло и мертвенно коридору, почти не отбрасывая теней, и пол содрогался под их ногами.
Прямой, как меч, старец со взглядом Намо ждал Турина в кабинете, где освещение было немного милосерднее. Но никакой свет не мог сделать живым камень его лица.
- Знаешь ли ты, что должен сделать, Турин, сын Хурина?
- Да.
Старик молча открыл сейф, встроенный в стену, достал из темного провала Англахель и положил на стол.
Снова коридор, лестница, подвальный этаж. Ржавая решетка, которую открыл страж, долго возясь с замками. Железная дверь.
…Обои в горошек, шторы в цветочек. Старая мебель, будто вывезенная из расформированного детского сада. И провода повсюду - выползали из стен, змеились по линолеуму, сплетались, тянулись к коляске, стоявшей посередине комнаты. Опутывали, как цепями, сидевшего в ней дряхлого карлика с перекошенной параличом физиономией. Но, видимо, именно они поддерживали еле тлеющий злобный огонек в мутных старческих глазах.
- Моргот? - спросил Турин, не веря собственному голосу.
- Мы все состарились, - Намо говорил безжизненно, но весомо. - И Мелькор, и я. И Манвэ, - и, все так же монотонно, но чуть медленнее, будто вспоминая:
"И от первого своего пришествия в Эа из-под руки Илуватара, от юного лорда Валар в белом гневе битвы с Мелькором - до безмолвного короля бесчисленных лет, что восседает на истаявших высотах Ойолоссэ, и смотрит, но не говорит боле: все это есть тот, кого зовем мы Манвэ"...
Голос стих, и печальная величественная картина растаяла в воздухе палаты, отравленном резким запахом химикалий.
Турин по-прежнему не мог осмыслить происходящее.
- Я должен его убить?
Ответом было молчание - и непреклонность этого ответа ощущалась все сильнее с каждой секундой. Тишину прервал неожиданный звук. Карлик в коляске громко пукнул, и, видимо, испугавшись сам, попытался скорчить устрашающую гримасу. Из-за лицевого паралича получилось действительно пугающе.
И Турин взорвался.
- Вы что, вконец тут охуели? Вам старик беспомощный во всём виноват? Что, я ему здесь череп разъебашу, и Арда нахуй исцелится? А бабло на ремонт тоже Моргот попиздил? Лампочки грошовые повесили, пол шатается - что, Моргот-сука всё унёс? Все врут, воруют, друг другу жопы лижут и глотки грызут - а я тут заебись супергерой? Идите на хуй! Мой меч не для рубки овощей! - и Турин в ярости швырнул Англахель в стену палаты.
Все произошло очень быстро. Меч, ударившись об стену, вонзился в сплетение проводов на полу, и оттуда вылетел сноп искр. Раздался сухой треск, тщедушное тельце в коляске выгнулось дугой. Густые клубы чёрного дыма повалили из открывшегося рта, из ноздрей, ушей и глаз. Провода, искря и шипя, рассыпались в пепел и опадали на пол. На несколько секунд дым скрыл коляску из вида, а когда рассеялся, всё было кончено.
2. Я не со-переводчик, на самом деле, то есть мне казалось, что я бетила))) но я с огромным удовольствием сохраняю этот текст у себя.
читать дальшеНазвание: Страсти отцовы
Переводчик: julia_monday)
Оригинал: Автор: Deborah Judge, название "Father-suffering", просьба о разрешении на перевод отправлена
Ссылка на оригинал: здесь
Размер: драббл (602 слова)
Персонажи: Маэдрос
Категория: джен
Жанр: ангст
Рейтинг: NC-17
Краткое содержание: Маэдрос висит на скале.
И был день первый, когда Маэдрос висел, прикованный к скале.
В кровоподтёках были его руки, и ноги, и лицо. Тяжесть тела давила на запястье, пока оно не онемело. Металл оков резал руку, и струйки крови стекали по телу, засыхая под солнцем.
Раньше стальной бич врезался в него, сдирая кожу, и тело горело, как в огне. Теперь же Маэдрос раскачивался и бился о скалу, желая сделать боль от ран еще острее. Пусть истекает кровью это тело, если оно так подвело его. Пусть кровь пятнает камень, пусть будет свидетельством падения сына Феанора.
Ты хорошо выкован, мой сын Маэдрос, Майтимо, хорошо сложенный. Ты искусно создан, потому что я ковал тебя, дабы ты был моим оружием и моей драгоценностью.
- Чего же ты хочешь? – спрашивает Мелькор.
Я хочу Сильмарили моего отца, ибо я был создан для того, чтобы вернуть их.
Я хочу умереть в мучениях.
Пал вечер и день прошел, первый день.
Второй день принес дождь и туман.
Никакой воде не омыть этих ран, никакому туману не растворить засохшую кровь. Никакой боли не затмить знание о том, что сделал Маэдрос. Серебристые волосы на побережье промокли от крови, и друг, некогда драгоценный невинный друг, держит в руках клинок.
Пусть льется вода. Пусть говорит она голосами, которые не может заглушить.
Ради тебя я пришел сюда. Ради тебя я сделал это.
Сколько дождя нужно, дабы унять пламя горящих похищенных кораблей?
В отдалении звучит песня, похожая на детскую молитву:
…Манвэ, Владыка Орлов, Отец,
Веди меня по дороге моей,
Направляй шаг мой,
Направляй меня ночью, направляй меня днем…
Я мог бы петь, но какой из богов прислушается к мольбе такого, как я? И Манвэ не отец мне.
Пусть горит огонь, пока не сгорят все песни.
Ныне ты наш вождь, брат. Этот жребий пал на тебя, сейчас, когда ушел Отец. Хорошо выкованный, хорошо сложенный, подбери меч его и подбери месть его, ибо раньше ты не боялся убивать.
Я хочу покоя. Я хочу конца. Я хочу, чтобы моя смерть была последним из того, что обрушится на безымянную могилу отца моего.
И если я страдаю, могу я забрать эту муку с собой? И если на моем теле станет еще одной раной больше, возможно ли, что чьей-то смертью станет меньше, и меньше одной каплей крови на клинке брата моего?
Когда я бьюсь об камень, я порчу твою ковку, Отец, я уничтожаю твое оружие.
День прошел и пал вечер, второй день.
На третий день звезды перед рассветом сияли, подобно Сильмарилям. Но затем взошло солнце, и оно не было Древом, и нельзя было от него укрыться.
А что было бы, если бы Отец был здесь? Посмеялся бы он над сыном, искалеченным сыном, которого нельзя больше назвать «хорошо выкованным»?
Нет. Он был бы на моем месте. Оковы обхватили бы его руку, и кровь оросила бы его лицо. Его темные глаза потускнели бы, волосы спутались. Он свисал бы с цепи, безвольный, и его ноги не находили бы опоры, и его плечо было бы вывихнуто, а нагое тело покрыто кровоподтеками…
Нож Мелькора рисует узоры на его теле, останавливаясь время от времени, чтобы вонзиться глубже. Отец бы не кричал. Не в его характере. Нож быстро бы сверкнул у его груди, дважды. Нет, не для того, чтобы убить, только изуродовать. Нож так остер, что мгновенно отрезает сосок, оставляя раненого живым.
Возьми эту боль, Отец, позволь мне вернуть ее тебе, дар от перворожденного сына твоего.
Рука его вывернута, нога искривлена судорогами. Язык безволен во рту, без воды, без слова. Какую клятву произнес бы ты сейчас, Отец, какими бы обетами и деяниями погубил всех нас?
На меня падает тень Мелькора, она накрывает меня.
Я хочу, чтобы отец мой умер.
Пал вечер, и прошел день, день третий.
****
«Patripassionism» (латынь) или «страсти отца» - это ранняя христианская ересь, по которой нет ясного различия между Отцом и Сыном, и поэтому именно Отец страдает на кресте.
читать дальше
Название: Ooops! I did it again
Размер: драббл (600 слов)
Персонажи: Турин, избранные Валар и Майяр.
Жанр: песня одного козла для второго хора
Краткое содержание: Турин занимается исполнением пророчества. Ему, как всегда, фатально не везёт.
Примечания: проклятие на персонаже, местами - неуважение к Валар, мат, безэстельность и дым из всех отверстий. Англахель - имя меча. Намо цитирует "Dangweth Pengolodh" Толкина (www.kulichki.com/tolkien/cabinet/people/dangwet...)
В этой своей второй жизни он больше не сопротивлялся судьбе. Не сопротивлялся тем, кто пришел за ним. Отдал меч - осторожно положил на пол перед собой. И когда его руки привязали резиновыми жгутами к железной раме кровати там, куда его привезли, подавил мимолётное желание проверить путы на прочность.
Он не знал, сколько времени провёл, сплетая руны из трещинок на потолке. Успели сложиться слова "месть" и "судьба", когда начался вечерний обход: в палату вошли несколько человек; один из них, самый дряхлый и выбеленный временем, посмотрел на Турина.
Миг узнавания: такой же краткий, как тот, первый. Тогда, завершив свою первую жизнь и глянув в глаза Намо Мандоса, он узнал, что его судьба не принадлежит Морготу - никогда не принадлежала.
В следующий раз двери палаты открылись уже ночью. Те, кто вошли, тоже были древними стариками, но в одном из них угадывалась былая сила, а у другого сохранилась быстрота птичьего взгляда. Они развязали Турину руки и дали одежду, и окончательно перестали быть конвоирами, одновременно с ним направившись к выходу из комнаты – трое соратников шагали по освещенному тускло и мертвенно коридору, почти не отбрасывая теней, и пол содрогался под их ногами.
Прямой, как меч, старец со взглядом Намо ждал Турина в кабинете, где освещение было немного милосерднее. Но никакой свет не мог сделать живым камень его лица.
- Знаешь ли ты, что должен сделать, Турин, сын Хурина?
- Да.
Старик молча открыл сейф, встроенный в стену, достал из темного провала Англахель и положил на стол.
Снова коридор, лестница, подвальный этаж. Ржавая решетка, которую открыл страж, долго возясь с замками. Железная дверь.
…Обои в горошек, шторы в цветочек. Старая мебель, будто вывезенная из расформированного детского сада. И провода повсюду - выползали из стен, змеились по линолеуму, сплетались, тянулись к коляске, стоявшей посередине комнаты. Опутывали, как цепями, сидевшего в ней дряхлого карлика с перекошенной параличом физиономией. Но, видимо, именно они поддерживали еле тлеющий злобный огонек в мутных старческих глазах.
- Моргот? - спросил Турин, не веря собственному голосу.
- Мы все состарились, - Намо говорил безжизненно, но весомо. - И Мелькор, и я. И Манвэ, - и, все так же монотонно, но чуть медленнее, будто вспоминая:
"И от первого своего пришествия в Эа из-под руки Илуватара, от юного лорда Валар в белом гневе битвы с Мелькором - до безмолвного короля бесчисленных лет, что восседает на истаявших высотах Ойолоссэ, и смотрит, но не говорит боле: все это есть тот, кого зовем мы Манвэ"...
Голос стих, и печальная величественная картина растаяла в воздухе палаты, отравленном резким запахом химикалий.
Турин по-прежнему не мог осмыслить происходящее.
- Я должен его убить?
Ответом было молчание - и непреклонность этого ответа ощущалась все сильнее с каждой секундой. Тишину прервал неожиданный звук. Карлик в коляске громко пукнул, и, видимо, испугавшись сам, попытался скорчить устрашающую гримасу. Из-за лицевого паралича получилось действительно пугающе.
И Турин взорвался.
- Вы что, вконец тут охуели? Вам старик беспомощный во всём виноват? Что, я ему здесь череп разъебашу, и Арда нахуй исцелится? А бабло на ремонт тоже Моргот попиздил? Лампочки грошовые повесили, пол шатается - что, Моргот-сука всё унёс? Все врут, воруют, друг другу жопы лижут и глотки грызут - а я тут заебись супергерой? Идите на хуй! Мой меч не для рубки овощей! - и Турин в ярости швырнул Англахель в стену палаты.
Все произошло очень быстро. Меч, ударившись об стену, вонзился в сплетение проводов на полу, и оттуда вылетел сноп искр. Раздался сухой треск, тщедушное тельце в коляске выгнулось дугой. Густые клубы чёрного дыма повалили из открывшегося рта, из ноздрей, ушей и глаз. Провода, искря и шипя, рассыпались в пепел и опадали на пол. На несколько секунд дым скрыл коляску из вида, а когда рассеялся, всё было кончено.
2. Я не со-переводчик, на самом деле, то есть мне казалось, что я бетила))) но я с огромным удовольствием сохраняю этот текст у себя.
читать дальшеНазвание: Страсти отцовы
Переводчик: julia_monday)
Оригинал: Автор: Deborah Judge, название "Father-suffering", просьба о разрешении на перевод отправлена
Ссылка на оригинал: здесь
Размер: драббл (602 слова)
Персонажи: Маэдрос
Категория: джен
Жанр: ангст
Рейтинг: NC-17
Краткое содержание: Маэдрос висит на скале.
И был день первый, когда Маэдрос висел, прикованный к скале.
В кровоподтёках были его руки, и ноги, и лицо. Тяжесть тела давила на запястье, пока оно не онемело. Металл оков резал руку, и струйки крови стекали по телу, засыхая под солнцем.
Раньше стальной бич врезался в него, сдирая кожу, и тело горело, как в огне. Теперь же Маэдрос раскачивался и бился о скалу, желая сделать боль от ран еще острее. Пусть истекает кровью это тело, если оно так подвело его. Пусть кровь пятнает камень, пусть будет свидетельством падения сына Феанора.
Ты хорошо выкован, мой сын Маэдрос, Майтимо, хорошо сложенный. Ты искусно создан, потому что я ковал тебя, дабы ты был моим оружием и моей драгоценностью.
- Чего же ты хочешь? – спрашивает Мелькор.
Я хочу Сильмарили моего отца, ибо я был создан для того, чтобы вернуть их.
Я хочу умереть в мучениях.
Пал вечер и день прошел, первый день.
Второй день принес дождь и туман.
Никакой воде не омыть этих ран, никакому туману не растворить засохшую кровь. Никакой боли не затмить знание о том, что сделал Маэдрос. Серебристые волосы на побережье промокли от крови, и друг, некогда драгоценный невинный друг, держит в руках клинок.
Пусть льется вода. Пусть говорит она голосами, которые не может заглушить.
Ради тебя я пришел сюда. Ради тебя я сделал это.
Сколько дождя нужно, дабы унять пламя горящих похищенных кораблей?
В отдалении звучит песня, похожая на детскую молитву:
…Манвэ, Владыка Орлов, Отец,
Веди меня по дороге моей,
Направляй шаг мой,
Направляй меня ночью, направляй меня днем…
Я мог бы петь, но какой из богов прислушается к мольбе такого, как я? И Манвэ не отец мне.
Пусть горит огонь, пока не сгорят все песни.
Ныне ты наш вождь, брат. Этот жребий пал на тебя, сейчас, когда ушел Отец. Хорошо выкованный, хорошо сложенный, подбери меч его и подбери месть его, ибо раньше ты не боялся убивать.
Я хочу покоя. Я хочу конца. Я хочу, чтобы моя смерть была последним из того, что обрушится на безымянную могилу отца моего.
И если я страдаю, могу я забрать эту муку с собой? И если на моем теле станет еще одной раной больше, возможно ли, что чьей-то смертью станет меньше, и меньше одной каплей крови на клинке брата моего?
Когда я бьюсь об камень, я порчу твою ковку, Отец, я уничтожаю твое оружие.
День прошел и пал вечер, второй день.
На третий день звезды перед рассветом сияли, подобно Сильмарилям. Но затем взошло солнце, и оно не было Древом, и нельзя было от него укрыться.
А что было бы, если бы Отец был здесь? Посмеялся бы он над сыном, искалеченным сыном, которого нельзя больше назвать «хорошо выкованным»?
Нет. Он был бы на моем месте. Оковы обхватили бы его руку, и кровь оросила бы его лицо. Его темные глаза потускнели бы, волосы спутались. Он свисал бы с цепи, безвольный, и его ноги не находили бы опоры, и его плечо было бы вывихнуто, а нагое тело покрыто кровоподтеками…
Нож Мелькора рисует узоры на его теле, останавливаясь время от времени, чтобы вонзиться глубже. Отец бы не кричал. Не в его характере. Нож быстро бы сверкнул у его груди, дважды. Нет, не для того, чтобы убить, только изуродовать. Нож так остер, что мгновенно отрезает сосок, оставляя раненого живым.
Возьми эту боль, Отец, позволь мне вернуть ее тебе, дар от перворожденного сына твоего.
Рука его вывернута, нога искривлена судорогами. Язык безволен во рту, без воды, без слова. Какую клятву произнес бы ты сейчас, Отец, какими бы обетами и деяниями погубил всех нас?
На меня падает тень Мелькора, она накрывает меня.
Я хочу, чтобы отец мой умер.
Пал вечер, и прошел день, день третий.
****
«Patripassionism» (латынь) или «страсти отца» - это ранняя христианская ересь, по которой нет ясного различия между Отцом и Сыном, и поэтому именно Отец страдает на кресте.
-
-
10.11.2012 в 16:19Вещи тоже Кота.
И люди Кота.
Всё Кота
У меня конфронтация между ними случилась куда позднее, и была не такой драматишшной. )
Но всё равно случилась, фактЪ.
ранняя христианская ересь, по которой нет ясного различия между Отцом и Сыном, и поэтому именно Отец страдает на кресте.
ыыы, ну пачиму такие клёвые и мощные версии отвегаются злыми скучными догматиками...
-
-
10.11.2012 в 21:22Вообще завидую, как вы с Мелиан умудряетесь выйти за пределы.
-
-
11.11.2012 в 03:21Если бы это было канонное вероучение, я бы не отпала от христианства!
... интересно, какие ещё последствия были бы для мировой истории, помимо твоего неотпадения)))
А вообще никогда не поздно основать своё христианское течение.Melwyn, это сильно, спасибо)))) для такого рационального фика тем более))
-
-
11.11.2012 в 22:10Вещи тоже Кота.
И люди Кота.
Всё Кота
Хихикс, а я успела подумать не только асибе )) - ИМХО, эта идея сделала бы христианство неприемлемым для строительства всевозможных империй. Да и вообще с такой легендой оно бы тупо не смогло вписаться в феодализм. Потому что поставить Отца рядом с Сыном, тем более в страдании (которое в определённом смысле есть проявление "слабости") – нефиговый удар по иерархическому сознанию!
Думаю, потому так и поспешили задушить эту ересь в зародыше.